Гроза!

Он натянул серф-шорты, валяющиеся на полу. Мигом застелил свой низкий двухспальный подиум, который сделал сам. Конструкция была мастерской, на колесиках, чтобы легко можно было откатывать и протирать полы (его мама ценила чистоту). Внизу подиума были ящики, в которые он складывал краски, подрамники, холсты. Кровать застилал дахабскими ковриками, яркими, полосатыми, привозимыми им постоянно из частых поездок на «дачу», как звала Дахаб все российская виндсерфовая кислота.

Подрамник уже стоял в центре комнаты. Он сбегал на кухню, поставил чайник. Пить пуэр с утра и рисовать – это было неотъемлемым распорядком его дня. Пока чайник вскипал, он достал холсты, краски – сегодня под его настроение прекрасно подходила акварель. Такая же текучая, как картина за окном. Он заботливо раскладывал краски и кисти, вдыхая запах дождя, входя в особое медитативное настроение...

...И тут одновременно со свистом чайника раздался звонок. Черт, кого это несет в такое время?
«– Сейчас, сейчас » – крикнул он, добегая вначале до кухни, чтобы выключить чайник. После этого кинулся открывать дверь. Наверное, соседка соль попросит, подумал машинально он.

Перед ним стояла девушка, смеющаяся, розовощекая, с темными волосами, в летнем сарафане и кедах, насквозь промокшая.

-«Ты меня не помнишь? – спросила она, глядя прямо ему в глаза своими, серо-зелеными, - как год назад ты спасал меня от дождя?»

А он, конечно, уже вспомнил. Фак, это же и, правда, было почти ровно год назад. Тоже в июне. Он возращался домой из МАРХИ, когда ливанул дождь. Зонта у него не было, и он несся под проливным ливнем, добежал до своего подъезда насквозь промокший и тут увидел трех байкеров, пережидающих под козырьком их подъезда ливень. Вначале засмотрелся на их байки – CANNONDALE, Giant и Norco. Это были классные дорогие байки с толстыми шипованными шинами, только жутко грязные, на них висели фулфейсы. Их владельцы, облаченные в черепашки, наколенники, хохотали рядом. Два парня и девушка. Она как раз распутила свои длинные волосы и ее румяное лицо было настолько живым, настолько «фанковым» – как сказал бы его приятель-диджей. Антон никогда не мог пройти мимо такой вот реальной жизни, ему необходимо было рассмотреть ее, запомнить до деталей, пережевать ее, чтобы потом она появилась бы на его картине, или граффити, которые иногда он – для душевного равновесия – тоже рисовал у себя на районе.

А они уже повернулись к нему навстречу, почувствовав этот взгляд, и Антон улыбнулся им: «Я, смотрю вы, как и я, насквозь промокли! Пойдемте, я вас чаем горячим напою. Байки и защиту на этаже оставите. 5 этаж, квартира справа и прямо от лифта».

Он поднялся на лифте раньше байкеров, быстро поставил чайник, переодел сухие майку и штаны, достал мед, любимые засахаренные мандаринчики и финики. Родители, как всегда в это время, были на даче. У них было две дачи – одной дачей они называли Дахаб, куда ездили подряд вместе с Антоном лет 10, и вторая – их летняя база на Истринском водоохранилище, где отец сдавал напрокат доски и катамараны, палатки, а мать, педагог по образованию, устраивала летние детские лагеря. Антон провел у них там все детство. И с 14 лет, когда у него началась серьезная учеба в художественной школе, они не боялись оставлять его в квартире одного на долгое время. Антон отлично управлялся с хозяйством.

- «Ух ты, крутая штука», - сказали ребята, проходя в прихожую.

Антон сразу понял, о чем они. Это была огромная, когда-то ржавая, а сейчас покрашенная в серебрянный цвет, цепь. Ему притащили ее как-то пьяные друзья, нашли где-то у дороги и приперли. Антон покрасил ее и сделал из нее вешалку в прихожей. Вообще в их квартире почти все было сделано их с отцом руками. И он с удовольствием, найдя всем тапочки, провел перед ними маленькую экскурсию. Большая комната была оформлена под яхту, стены выкрашены в бледно-голубой цвет, вся мебель белая. Стол и шкаф они сделали волнообразными. Вместо дивана тут так же стоял подиум с настоящим рулем от яхты, на нем всегда было много подушек. И наконец, лампы – три под потолком, каркасы ламп из фанеры они сделали в форме волнообразных ромбов, и натянули на них белый парашютный шелк.

Его комната была по-дахабски пестрой. Дахабские коврики везде, оранжевые и бежевые фонарики. Уравновешивали это все серые, разнообразных оттенков, стены, покрашенные краской мазками в несколько слоев по специальной технике. Он называл свою комнату «пещерой Али-Бабы». Старый корабельный сундук, в котором он хранил рисунки. Стол из стекла с ракушками и песком. И, конечно, же множество картин и статуэток. Какие-то картины были его, но их было меньше. Обычно он вешал на стену только одну или две свои картины, которые считал самыми удачными. И они быстро заменялись, когда старые продавались или дарились. Большая же часть была привезена им из путешествий – в Египте, в Турции, Тайланде и на Бали он не мог пройти мимо хорошо, со вкусом сделанной картины или скульптуры. И поскольку зарабатывать сам начал в 16 лет, то в 20 в их квартире скопилась уже целая коллекция...

Они пошли пить чай на кухню, где им с отцом была сломана стена в соседнюю комнату, так что получилась огромная столовая, больше большой комнаты, ставшей, собственно, спальней родителей.

Тут была барная стойка, стол на возвышении, и уютный уголок с лампой, сделанной из кальяна - чайный уголок. Туда он и усадил своих гостей. Все это он живо вспомнил сейчас...

Он пропустил ее и сказал: «Тебе надо, наверное, в душ? Я могу дать тебе полотенце и чистые вещи».
- «О, это было бы прекрасно, а то с меня стекают лужи»- с нарочито жалобной улыбкой сказала она.
- Сейчас
- Когда он вернулся, она уже была в ванной. «Незаперто, кинь пожта», - крикнула она из-за непрозрачной шторы в ванной, окутанной облаками пара от горячей воды.
Он повесил вещи, заварил пуэр в термос и пошел хотя бы немного поработать...

Нанес несколько мазков на холст – желтый, зеленый – листва – синий, белый – небо. Но как-то не складывалась картина в голове, она рассыпалась на составные части, составлялась на секунду и снова рассыпалась. Так в детстве он обожал калейдоскоп , складывать и встряхивать, сменяя десятки разноцветных изображений в голове за минуту!

«Работаешь – тихо спросила она, - прости, я помешала тебе? Я только пережду дождь и пойду. Если хочешь, могу почитать какую-то книжку».

- Да, ладно, пойдем пить чай.

Тогда он рассказал ребятам про то, что художник. Показал несколько картин. И потом позвал их на выставку, на которой была представлена и картина с их участием «Байкеры», а потом общение как-то незаметно прекратилось. Вика несколько раз вставала мысленно в его цепкой профессиональной памяти, он делал наброски, но почему-то из всей той компании именно ее облик, такой текущий, как дождь, передать было сложнее всего.

И вот она сидит перед ним, в тайских штанах матери и саронге. Темные волосы распущены. Необыкновенно живописная. Прямо хоть сейчас на холст. Ее, конечно, рисовать надо гуашью и еще маслом. Он помыл финики разных сортов, засахаренные мандаринчики, большой желтый крупный изюм, положил мед нескольких разных сортов, и поставив все это на доску, туда же добавил две маленькие чашечки, зажжег свечу в аромалампе...

- «Ты не представляешь, но я вспоминала чаепитие у тебя весь этот год, - сказала она, после первой выпитой чашечки, подвигая ее под следующую порцию, - Вот именно это все – и финики, и мед, и мандаринчики – и запах пуэра и аромамасел. Я даже знаю, что это за масло – апельсин, да? Я теперь сама и чаи пью, и масла полюбила...И знаешь, совершенно случайно я оказалась в этом районе и тут вдруг гроза, и меня просто прям толкнуло что-то зайти, я, на самом деле, даже не думала, что ты дома окажешься...»

Она болтала, сверкая белыми зубами, а он подливал ей чаю. Было так приятно ухаживать за ней. И еще было очень приятно, что она сидит в этом саронге, который он сам когда-то выбрал за его цвет, алый, и в тайских штанах мамы. Чем-то неуловимо она была, кстати, похоже на его мать. Порывистые и плавные движения, и улыбка, неправильная, совсем не голливудская, показывающая только верхние зубы. Улыбка-оскал волчонка.

- А это все баночки, крема, масла там всякие, натуральные шампуни, это чье?
- Это мамы моей, она увлекается аюрведой...
«- Пусть твоя мама простит, но я помыла волосы ее кокосовым шампунем, так вкусно пахнет...Она поднесла к его носу прядь волос, - правда, да?
- Налей мне еще чаю пожта. Какой вкусный этот мед...
- Это с Истры. Там у нас знакомый пасечник есть. У него отличный мед.

«Я обожаю грозу на самом деле – сказала она. У тебя было такое в детстве – ты купаешься на речке, и вдруг начинается гроза? Все бегут под деревья прятаться, вопят, а ты берешь и остаешься с самыми смелыми и так страшно и одновременно такой восторг. Думаешь, а вдруг молния сейчас прямо в реку ударит и все, капут!»
И она снова засмеялась.

- Да, мы тоже так любили так купаться в грозу.
- А как твои успехи в маунтинбайке? – спросил он, подливая ей чаю, и впитывая в себя каждое ее движение.
- «1 место на Чемпионате России по даунхиллу – улыбнулась она. Только вернулась из Красной Поляны. Скоро мы снова поедем – на этот раз на Домбай. Только вот, денег это совсем не приносит. Хватает только на поездки в обрез, да экипировку выдают. Родители ругаются, но мне нравится пока».
- Надо мне с тобой как-нибудь покататься –сказал он.
- Давай, у меня и второй байк есть! Спасибо, такой чай вкусный, потрясающий. И гроза уже заканчивается. Так что я скоро пойду.

И тут он почувствовал, что не собирается ее отпускать.

- А вещи высохли?
- Я повесила их на стул, кажется, еще не совсем.
- А ты не могла бы мне немного поработать моей моделью? Раз уж ты зашла так внезапно?...
- С удовольствием, - засмеялась она
"Тогда, подожди секунду", -  он порылся в ящиках и дал ей заколку в виде франжипани.

Он уже видел, как хочет ее нарисовать, это будет ночь, лодки, ветер и гроза и она, сидящая на берегу моря, пусть развеваются волосы...

Он переставил подиум так, чтобы ветер врывался в окно, усадил ее на подиум...Начал рисовать, потерял счет времени, как это бывало с ним. Но через 50 минут она сказала: «больше не могу...бедные натурщицы, это же так тяжело сидеть вот так! Можно отдохнуть?»

- Да, конечно!
- А посмотреть?
- Еще не на что... Мне понадобится еще примерно столько же, сколько ты сидела. Сможешь?
- Да!
- Она легко вскочила, подбежала к нему, на секунду прижалась теплой грудью к его плечу, посмотрела на холст, где еще ничего не было понятно. Только цвета, мазки, наброски. А потом спросила – «а это балийский саронг? Да? Я ведь тоже была на Бали. Знаю, что еще 30 лет назад балийские девушки ходили с обнаженной грудью, вот так, да, хочешь, я могу попозировать тебе вот так?»

И он повернулся к ней, уже почувствовав, как начинает пульсировать низ живота, а она сама потяулась к нему – и своей небольшой, красивой грудью со светло коричевыми сосочками, и своими губами...и весь тот ток, ток грозы, что пульсировал между ними все утро, с тех пор, как она пришла, сейчас ударил по ним обоим. «Только уговор, что после этого сразу за работу – сказал он, вдыхая запах ее волос, - я уже вижу, как хочу нарисовать тебя...

- «Хорошо – хрипло прошептала она, и прикусила бугор на его ладони, потом поцеловала все пальцы, лаская их языком. – Я почему-то сразу, еще год назад, влюбилась в твои руки, такие красивые...»
 

Рассказ Лены Андриановой. Перепечатка без разрешения автора запрещена.

В рассказе использованы рисунки Татьяны ОЗ